Л.
Троцкий: Были
и остаемся красными
[„Н.
С.", № 254,
3 декабря, 1915
г. Л. Троцкий: Война и революция. Крушение
второго интернационала и подготовка
третьего. Том II. Петроград 1922, стр.
324-327]
Паника
среди русской и особенно русско-еврейской
эмиграции в Париже еще не улеглась, хотя
совершенно очевидно, что мер массовой
репрессии по отношению к „нежелательным
иностранцам" сейчас ждать нет. никакого
основания. И „Тетрз",. и „Оиегге
5ос1а1е“, и „НишапИё" откровенно
разъяснили, что у Франции нет никакого
интереса раздражать богатое американское
еврейство такими мероприятиями, которые
в лучшем случае могут увеличить кадры
„волонтеров" (волонтеров из-под
палки), на несколько сот человек. Эрве,
со свойственной ему тонкостью, намекнул
еще и на нынешний внутренний заем, для
которого привлечение еврейских сбережений
так же необходимо, как и всяких иных.
Словом, по компетентному разъяснению
одного правого и двух левых официозов,
правительство республики не откажет в
праве убежища еврейским рабочим и
ремесленникам, чтобы не ссориться с
еврейскими банкирами и рантье. Что.
люди, которые днем и ночью ведут борьбу
„за право и справедливость", умеют
сообразоваться со звонкой реальностью,
в этом мы не сомневались никогда. Есть,
однако, еще один довод, в пользу сохранения
за эмигрантами из России права убежища
– довод, который служит, на наш взгляд,
в настоящее время более серьезной
гарантией этого права, чем национальная
связь между американскими банкирами и
русско-еврейскими пролетариями:
французские промышленники, и прежде
всего военные поставщики, до последней
степени нуждаются в рабочей силе, и они,
конечно, не найдут более благодарного
материала для эксплуатации, чем
русско-еврейские рабочие, которых можно
держать под постоянной угрозой высылки
или заключения в концентрационные
лагери. С этой точки зрения шум, который
поднимается время от времени
националистическим депутатом г. Галли,
сохраняет все свое патриотическое
значение, хотя бы видимая практическая
цель и не была достигнута:
пролетариям-эмигрантам напоминают, что
они живут под богом „национального
единства", и что от стачки до
концентрационного лагеря гораздо
короче, чем может казаться.
Если
широкой массе эмигрантов нет, как
сказано, никаких оснований собирать
сейчас пожитки и второпях покидать
пределы Франции, – а это все еще там и
сям происходит, – то нельзя все же не
признать, что „право убежища" вышло
из последней передряги изрядно помятым:
из рядов
всего национального блока не раздалось
в пользу этого демократического права
ни одного принципиального голоса.
Густав
Эрве, в государственной мудрости которого
так счастливо сочетаются черты Фигаро
и Тартарена, ограничил (пока что только
в передовой статье) право республиканского
убежища свидетельством о политической
благонадежности. Те иностранцы (Эрве в
данном случае говорит почему-то только
об евреях), которые открыто стоят на
точке зрения борьбы за мир, а не войны
до конца, объявляются вывернувшимся
наизнанку антимилитаристом „германофилами",
и в качестве таковых принадлежат, по
его указанию, высылке „в Швейцарию или
Германию". Что идеология „национальной
обороны" в конце концов неизбежно
приводит к околоточным выводам, в этом
мы никогда не сомневались. Редактор
„Guerre
Sociale“
нас так же мало удивляет, как и – пугает.
Эрве,
как известно, ведет свою духовную
родословную от Декларации прав человека
и гражданина; но он обнаруживает, как
видим, трогательное духовное сродство
с нашими отечественными социал-патриотами,
воспитавшимися преимущественно под
сенью Кузькиной матери. Наши Кифы
Мокиевичи, Тяпкины-Ляпкины
и Загорецкие давно объявили революционный
социализм германофильством, создав,
таким образом, надлежащее идеологическое
вступление к соответственным мероприятиям
ясоюзной"
полиции, которая окажется несомненно
более объединенной и единодушной, чем
„союзная" дипломатия.
Полицейское
усердие Эрве – напомним на всякий
случай, что он состоит членом центрального
комитета Французской социалистической
партии – не является плодом его
индивидуального бесстыдства. Чем больше
будет нагреваться почва под ногами у
режиссеров, пророков и особенно у лакеев
национального единства, тем чаще они
будут свою всемирно-освободительную
риторику заменять аргументами от
городового. Совершенно естественно,
если, идя по линии наименьшего
сопротивления, они начинают с эмигрантов.
Все сикофанты везде. и всегда в
затруднительных случаях искали прежде
всего среди „нежелательных иностранцев"
виновников своих политических огорчений.
Густав Эрве в данном случае только
доблестно поддерживает традицию, которая
восходит к полиции Меттерниха, слугам
Людовика XVI и теряется в глубине веков.
С
другой стороны, нет никакого сомнения
в том, что полицейские меры против тех
иностранцев, которые без достаточного
уважения относятся к программе г. Эрве,
явились бы только первым шагом по пути
репрессий против собственных революционных
социалистов. Отсюда следует обратная
теорема. Только возрождение социалистического
движения в стране может создать
действительную гарантию для права
убежища, – такого, которое не котируется
на бирже внешних и внутренних займов и
не зависит от колебания настроений г.
Эрве и его патронов.
Политические
человечки из „Призыва" пытались
внушить перепуганной русской колонии
ту мысль, что убежище можно лучше всего
обеспечить за собою единением с
„французской демократией", – с какой?
– с той самой, при которой политическим
паспортистом состоит Эрве! Станьте все
трехцветными, – такова эта постыдная
мораль, – и вас немедленно полюбят. Эту
мысль еще лучше выразил шекспировский
тюремщик, который желал, чтоб у всего
человечества был один образ мыслей и
чтоб он был хорош. Разумеется, право
определять, действительно ли образ
мыслей хорош, тюремщик оставлял за
собой. Если выполнение этой программы
не обеспечило бы права убежища, то разве
только потому, что в нем не осталось бы
никакой нужды.
Не
как ни приблизило, казалось, „национальное
единение“ политическую реальность к
мечтам шекспировского тюремщика,
все-таки у всего человечества, к чести
его, не оказался один и тот же образ
мыслей. Наряду с трехцветными и хамелеонами
остались красные, и число их растет. Мы
принадлежим к тем, которые не меняют
окраски под влиянием окружающей среды.
Мы были и остаемся красными. Именно
поэтому и именно такими, как мы есть, мы
требуем для себя права убежища. И мы
ничего не обещаем взамен, кроме верности
нашим убеждениям.
Угрозы
Эрве, – повторим это, – нас не пугают,
хотя мы ни на минуту не сомневаемся в
том, что они в первую голову направлены
по нашему адресу. Судьбу наших идей,
нашей газеты и нашу личную судьбу мы
неразрывно сочетаем с возрождением и
ростом интернационального революционного
социализма. Мы чувствуем себя теснейшими
узами связанными с французской демократией
– с той, подлинной, революционной,
социалистической, которая завтра будет
сильнее, чем сегодня. Мы относимся с
глубоким уважением к ее прошлому и с
полным доверием к ее будущему.
С
верой в свое дело, с гордостью за свое
знамя, с презрением к сикофантам –
мы
были и остаемся красными!