Л. Троцкий: Работы конференции

[„Н. С.“ № 229, 232. 240, 244, 31 октября, 5, 14, 19 ноябрь 1915 г. Л. Троцкий: Война и революция. Крушение второго интернационала и подготовка третьего. Том II. Петроград 1922, стр. 44-51]

Все, приехавшие на конференцию, остановились в Народном доме, тяжеловесном здании с серыми ассирийскими фигурами на тяжелом фасаде серого камня. В обеденном зале наверху тяжелая электрическая лампа и темные краски на стенах. Немецкий модернизм! „Мне это нравится, – учтиво сказал французский делегат, – я бы для себя так не построил, но мне это нравится". В кафэ Народного дома появились какие-то пронзительные фигуры – ушки на макушке. Это – корреспонденты. В Швейцарии сейчас обилие французских и немецких корреспондентов, посредничающих между этими двумя странами. „Прежде чем мы раскроем рот, – сказал Гримм, – буржуазная пресса всего мира сообщит о нашем крахе. Журналисты, не дадут нам покоя. Вряд ли у всех окажется выдержки, чтобы отказать им в интервью. Наконец, они будут просто подхватывать отдельные фразы из разговоров в ресторане. Вот почему я подготовил для конференции помещение в десяти километрах под Берном, в небольшой деревушке Циммервальд, высоко в горах".

В три часа делегаты туго уселись на четыре повозки-линейки и отправились в Циммервальд. Прохожие с любопытством глядели на этот необычный обоз. Делегаты шутили, что вот полвека спустя после основания международного общества рабочих, весь интернационал усадили на четыре повозки. Но в этих шутках не было нот скептицизма… В повозках, как и потом на совещании, господствовало два языка: французский и немецкий. Английские делегаты не прибыли, так как правительство, которому они прямо заявили, что отправляются на международную конференцию, отказало им в выдаче паспортов. Депутат Брус Глэшер телеграфировал, что явиться не может. Это упростило на одну треть работу переводчиков, больное место всех международных совещаний. Чередование национальных европейских культур нашло, как всегда, свое отражение в лингвистике циммервальдской конференции. Французские делегаты не говорят ни на каком иностранном языке. В этом отношении французы, как представители старой культуры, похожи на англичан. Немцы немного говорят и понимают пофранцузски. Все итальянцы свободно говорят по-французски и некоторые немного по-немецки. Русские говорили по-французски, немецки и английски. Одной из переводчиц конференции была русская, Анжелика Балабанова, итальянская политическая деятельница, которая с равною свободой переводит на французский, немецкий и английский языки.

Все свободные комнаты Циммервальда – в отеле, у почтового чиновника, у крестьян – были заготовлены для делегатов. Тот же почтовый чиновник предложил затем свои услуги в качестве парикмахера.

В свободные минуты, которых было, впрочем, немного, делегаты выходили на горную дорогу и любовались Монбланом и Юнгфрау. Писать из Циммервальда о конференции было запрещено, дабы сведения не проникли прежде времени в печать. И действительно, несмотря на обилие в Берне корреспондентов, в газетах ничего, кроме неопределенных указаний на собравшуюся где-то под Берном конференцию, не появлялось. „ВегпегТа§уасМ“ могла с чистой совестью утверждать, что в Берне никакой конференции нет. Через несколько дней имя Циммервальда разнеслось по всему свету. Это произвело большое впечатление на воображение хозяина отеля. Честный швейцарец явился.к Гримму и заявил ему, что надеется, благодаря мировой рекламе, сильно поднять цену своему владению и потому готов внести такую-то сумму в фонд Третьего Интернационала.

Завтракали и обедали за длинным столом, сидя национальными группами; только русские, в качестве переводчиков и посредников, были разбросаны в разных местах. После обеда Гримм иногда, по общему требованию делегатов, мастерски пел „йодль", эти странные.горловые песни горцев; Серрати, главный редактор „АуапИ", пел народные неаполитанские песни, Чернов сладеньким тенором пел „разбойничков", потом Гримм вставал и своим сухим деловым тоном, точно не он потешал только что публику йодлем, заявлял, что заседание немедленно открывается в другом зале. И все тотчас же поднимались с места и шли на работу.

Кроме Гримма, как организатора конференции, в Бюро были избраны: Лаццари, как представитель итальянской партии, авторитет которой чрезвычайно возрос в течение этой войны; д-р Раковский, представитель румынского пролетариата в балканской с.-д. федерации; известная. голландская поэтесса и политическая деятельница Генриетта Ролланд-Хольст, в качестве секретаря конференции, и Анжелика Балабанова, как переводчица.

Среди участников конференции было несколько течений, и они уже обнаружились в докладах национальных делегатов и особенно во время прений по главному вопросу порядка дня: отношение к войне и борьба за мир.

Одна часть конференции, стоявшая на крайней левой, исходила из того, что старые социалистические партии, как германская и французская, связывая свою судьбу с судьбой капиталистических государств в наиболее ответственный период европейской [истории, тем самым политически ликвидировали себя не только на этот критический период, но навсегда. Рабочие партии смогут возродиться только из новых элементов. Они должны повсюду поднять знамя раскола и порвать все организационные связи с политиками Виг§{пейеп‘а и 1’ишоп засгёе (гражданского мира). Наиболее ярким выразителем этой группы являлся на конференции Ленин; к нему и его ближайшим друзьям более или менее тесно примыкали шведский депутат, вождь группы левых, Хеглунд, и руководитель норвежского союза молодежи Норман.

К другой группе, игравшей на конференции в известном смысле роль „центра", примыкало некоторое число делегатов, которые с не меньшей, чем первая группа, враждой относились к политике официальных западно-европейских партий. Но они не Считали в тот момент организационный раскол обще-обязательным условием работы в духе интернационализма. Представители этой группы, как и крайней левой, исходили из того, что крушение Второго Интернационала есть результат целой исторической эпохи политического застоя и неподвижности международных отношений, по крайней мере, в Западной Европе. Целое поколение в рабочем движении сложилось в атмосфере систематического приспособления к парламентарному государству и в критический для этого государства момент связало свою судьбу с его судьбой. Представители этой группы считали, как и левые, что эпоха после Войны не будет ни в каком смысле возвратом к прошлому, точно ничего не случилось. Глубокие перемены произойдут й в недрах социалистических партий. Но поскольку дело идет о массовых организациях, как на Западе, организационный раскол, по мнению центра, не вытекает еще из политической необходимости. Дело идет пока что о непримиримой идейной и политической борьбе за влияние на массы внутри организаций. К этой второй группе принадлежали левые элементы немецкой делегации („спартаковцы"), Ролланд-Хольст, Балабанова, часть итальянских делегатов, часть русских, балканских и швейцарских делегатов.

Наконец, третью группу составили наиболее умеренные элементы, которые главную задачу конференции видели в демонстрации за мир, в большинстве своем надеясь, что после прекращения войны нынешняя националистическая зараза в рабочем движении пройдет и все вернется в старую колею. В эту умеренную, группу вхрдила часть немецких делегатов, французы, часть итальянцев.¹

Совершенно ясно, что эти три группировки должны были сказываться в неодинаковом отношении к задачам конференции. В то время, как первая группа тяготела главным образом к более тесному подбору единомышленников для борьбы внутри старых партий во имя полного разрыва с социал-национализмом, третья группа хотела ограничить всю конференцию идеей манифестации за мир.

За отказом большинства конференции от выработки программо-тактической резолюции, на левое крыло ложилась забота о том, чтобы ближайшая задача возрождающегося Интернационала, борьба против войны, была поставлена на революционно-классовые рельсы. Мы считаем, что эта цель была достигнута в наивысшей мере, какая допускалась положением вещей.

Генеральные прения по этому вопросу касались основных причин и „непосредственных виновников" войны, оценки поведения официальных социалистических партий и пассивной полуоппозиции (воздержание при голосовании кредитов), наконец, тех сил и средств, какие имеются в распоряжении пролетариата для борьбы за мир и для воздействия на его условия.

Аксельрод еще в своем докладе высказал тот взгляд, что мерить одним аршйном поведение французской и немецкой социал-демократии, игнорируя непосредственных виновников войны и разницу военного положения стран, значит проявлять не интернационализм, а „цинизм". Эту же точку зрения, только в еще более категорической форме, выразил позже один из итальянских делегатов, отделившийся в этом вопросе от своей делегации. Конференция решительно отказалась следовать по этому пути. Как бы ни обстояло дело с так называемой „непосредственной" (дипломатической и проч.) ответственностью за войну, свалка европейских народов явилась результатом всей политики империализма. Она обнажила основные интересы капиталистического общества и привела в движение его основные силы. В этой мировой катастрофе, где мечется жребий о судьбе всей европейской культуры, пролетариат может и должен руководствоваться своими основными историческими интересами, а не нюансами в политике своих национальных правительств или преходящими стратегическими ситуациями. Пленение социалистов национальным блоком, как отметил в прениях делегат „Нашего Слова", психологически, более объяснимо в странах, подвергшихся вторжению, чем в странах победоносных, но политически оно там, как и здесь, одинаково обессиливает и деморализует пролетариат. Задача конференции не в том, чтобы изыскивать смягчающие вину обстоятельства для национальных разновидностей социал-патриотизма, а в том, чтоб повести против него, отныне одновременную и координированную борьбу во всем Интернационале.-

Тенденция части немецких и французских интернационалистов ограничиться отвержением национального блока, не подвергая оценке политики плененных блоком социалистических партий, разошлась с общим настроением, В конце концов, торжествующий социал-национализм был оценен и заклеймен, как он того заслуживает.

Были представлены три проекта воззвания: редакции „Социал-Демократа", правой части немецкой оппозиции и делегации „Нашего Слова".

Проект „Социал-Демократа" пытался дать, в духе отвергнутой резолюции, указания на определенные методы борьбы. Можно было расходиться во взглядэх на то, в каких пределах было уместно перенесение чисто-тактических указаний из резолюции в воззвание; но, совершенно независимо от этого, ясно было, что после того, как была отвергнута резолюция, не было никаких надежд на перенесение основных тактических мыслей резолюции в другой документ… Основным грехом проекта „Социал-Демократа" было нерешительное, уклончивое, двойственное отношение к лозунгу борьбы за мир. Т. Ленин достаточно обнаружил, особенно на предварительном совещании, как раньше в своих рефератах и статьях, что он лично относится к лозунгу борьбы за мир совершенно отрицательно. Его политическая позиция в этом вопросе исчерпывается афоризмом, гласящим, что нашей задачей является заставить пушку 42 не замолчать, а служить нашим целям. Несомненно, отличие революционеров от пацифистов состоит, между прочим, и в том, что мы и военные средства хотим превратить в орудие пролетарской революции. Но совершенно неправильно противопоставлять эту задачу борьбе за мир. Для того, чтобы немецкий пролетариат захотел направить пушку 42 против своих классовых врагов, он должен перестать хотеть направлять ее против классовых собратьев, – другими словами, он должен объединиться на враждебном отношении к этой войне, истребляющей и обескровливающей его самого и его социального союзника по ту сторону траншеи. Лозунг прекращения войны для социалистического пролетариата есть лозунг классового самосохранения, интернационального сближения и потому предпосылка революционного действия. Между тем в проекте „Социал-Демократа", как и во всей его платформе, лозунг мира фигурировал не как центральный для момента клич пролетариата, мобилизующегося против милитаризма и шовинизма, а как половинчатая уступка чистого революционного духа пацифистской человеческой плоти.

Проект манифеста, выработанный более умеренными элементами немецкой оппозиции, ставил в центре всего вопрос об условиях будущего мира: никаких аннексий и насильственных экономических присоединений, право наций на самоопределение. Не раздалось ни одного голоса против самой необходимости формулировки этих условий. Европейская война в самой острой форме поставила вопрос о судьбе мелких и слабых наций (Бельгия, Сербия, Польша, Украина, Армения…) и формах сожительства больших наций. Было бы политическим нигилизмом игнорировать эти вопросы, противопоставляя им голый лозунг мира. Пролетариат должен иметь свои принципы, которые он стремится положить в основу сожительства наций путем своей революционной борьбы и победу. Социал-милитаристы (Вальян и К0) формулируют принципы .демократического” мира и поручают его осуществление национальному оружию. Социал-пацифисты (Каутский и др.) формулируют аналогичные принципы („против аннексий”). Но так как они фактически мирятся с „гражданским миром” и руководство пролетариатом оставляют в руках социал-империалистов, пацифистские принципы служат им только для очистки совести. Революционные социалисты формулируют принципы сожительства народов („условия мира”), как те лозунги, под которыми они мобилизуют пролетариат против войны и притязаний империализма; под этими лозунгами они будут вести борьбу против дипломатического живодерства будущего мирного конгресса; вместе с тем они выясняют массам и доказывают на живом опыте событий, что осуществление свое эти принципы могут получить только в результате завоевания пролетариатом государственной власти.

Программа мира, за которую должен бороться пролетариат, была дословно – и без принципиального обсуждения – перенесена из проекта немецкой оппозиции. Насколько полно эта программа отвечает потребностям исторического развития, вопрос, который подлежит еще принципиальному обсуждению. Самый проект, выработанный правой частью немецкой оппозиции, был, однако, в целом неприемлем, так как, не давая оценки поведению социалистических партий и не выдвигая с необходимою решительностью связи между „условиями мира” и революционной борьбой, проект впадал в пацифистский тон.

Третий проект (делегата „Нашего Слова”) был формулиро- ван в духе основных мыслей, развиваемых в настоящих заметках.

Все три проекта были в качестве материала переданы в комиссию в составе 7 членов. Комиссия наметила основные тезисы и поручила выработку окончательного текста Гримму и представителю „Н. С.“. Их проект с некоторыми второстепенными поправками был одобрен комиссией и затем единогласно принят совещанием.

Три поправки к окончательному тексту комиссии, исходившие от трех русских групп, были отвергнуты.

Первая поправка была внесена редакцией „Социал-Демократа”: она давала резкую характеристику позиции Каутского, выражала именное одобрение Либкнехту и с такой персонификацией тактических оценок, применительно к одним только немецким условиям, была неуместна в данном документе. По настоянию всей комиссии она была взята обратно.

Поправка с.-р. требовала, чтобы наряду с империализмом в качестве причин войны были указаны „силы прошлого" (династии и пр.). Авторам ее указали на то, что не Марокко с его „силами прошлого" аннексировал Францию, а наоборот, буржуазная республика аннексировала Марокко. Империализм выше политических форм и пользуется всеми ими для своих целей. Поправка была отклонена.

Третья поправка исходила от делегации О. К. и двух польских организаций. Она давала детальную характеристику неизбежных социальных последствий войны: гибель промежуточных классов, рост силы и влияния синдикатов, трестов и финансового капитала, обострение социальных цротиворечий и классовой борьбы. Отсюда вытекала перспектива социально-революционных потрясений. В этой очень пространной поправке наряду со спорными положениями были совершенно неоспоримые мысли, относительно которых разногласия могли быть только на счет степени их уместности в данном документе. Но поправка была внесена слишком поздно, чтобы подвергнуться детальному обсуждению.

Из всего сказанного выше^о составе и политических настроениях ясны те пределы, за которые не мог переходить этот документ. Он совершенно определенен в своем отношении к войне и ее национально-освободительной идеологии, ко всем формам военного сотрудничества партий и к официальному социал-патриотизму. Но в области оценки исторической эпохи и в сфере методов борьбы он сохраняет несомненную неопределенность, отражающую чисто-критический характер интернационалистской оппозиции в старейших партиях, где политическое руководство остается в руках социал-патриотов. Документ говорит далеко не все то, что можно бы и должно бы сказать массам. Но это максимум того, что можно было сказать в данных условиях. И в этом документе отражается несомненно огромный шаг вперед, сделанный интернационалистской оппозицией со времени катастрофической, капитуляции социалистических партий.

Париж, 14 октября 1915 г.