Л.
Троцкий: Время
нынче таковское
[„Н.
С.", № 54,
1 апреля, 1915
г. Л. Троцкий: Война и революция. Крушение
второго интернационала и подготовка
третьего. Том II. Петроград 1922, стр.
321-324]
В
прошлую субботу запрещен был уже
назначенный реферат В. Чернова о „немецкой
точке зрения на войну". Решили ли
компетентные власти, что референт будет
защищать
немецкую точку зрения, а не излагать
и критиковать
ее? Мы этого не знаем. Во всяком случае,
референт не успел еще обнаружить злой
воли ни по отношению к „священному
единению", ни даже по отношению к
русским аппетитам на Константинополь:
удар обрушился на него, так сказать, в
порядке административного предчувствия.
Было
бы, однако, ошибочно думать, будто это
питается только от мистических корней.
Нимало. В бульварной газетке „Новости"
появилась после реферата Л. Троцкого
заметка, автор которой – он разумеется
подписался „Иксом" – очень беспокоился,
чего это смотрит начальство. Реферат
Луначарского его очень огорчил. Реферат
Троцкого тоже не доставил ему удовольствия.
А впереди еще Чернов, Покровский,
Лазаркевич. Что это такое за общество
инженеров, которое приглашает в референты
„пангерманистов"? Критическое домино
из „Новостей" так и писало:
„пангерманисты". Слово крепкое,
надежное и весьма способное вызывать.
административные предчувствия.
Время
теперь таковское. Русские люди,
негодовавшие на лево-бережных референтов,
водились в Париже всегда. Но до войны
они были почти бессильны. Опровергать
публично революционеров они, в виду
своей предопределенной бессловесности,
не решались. Зажимать рот – руки
оказывались коротки. Оставалось
отравляться собственной желчью. Нынче
гораздо просторнее. „Господин ажан, в
третьем этаже окошко светится, подозреваю
пангерманиста"… Этот самый метод
применен и в газете „Новости".
Неизвестный джентльмен надел домино,
написал на собственном лбу: патриот
трех союзных отечеств Икс и „литературно"
доложил: „Так – что в обществе инженеров
окошко светится. Надо бы, ваше-скородие,
потушить, время нынче тревожное". –
А в каком смысле светится? – „Известно,
в в каком: пангерманисты, ваше-скородие,
и к тому же у их брушура".
Для
полноты стиля нашлась действительно и
„брушура“. Патриот трех союзных отечеств
(не считая Бельгии, Сербии, Черногории
и Японии) сослался для округления дела
на немецкую брошюру автора этих строк.
Если у Чернова – „немецкая точка
зрения", то у Троцкого – „немецкая
брошюра". Правда, в Германии эта
брошюра под запретом; правда, тамошний
патриот своего отечества – и не Иксу
чёта – Вольфганг Гейне в это самое время
приглашает через „Sozialistische
Monatshefte“
своих ажанов принять меры к тому, чтобы
эта самая брошюра не распространялась
из Швейцарии; правда, в Штутгарте за
нахождение брошюры полиция составила
протокол; правда, „Chemnitzer
Volksstimme"…
Но ведь не помешало же это французской
таможне сгоряча конфисковать посылку
брошюры – comme
étant d'origine allemand,
как книгу немецкого происхождения.
Время нынче таковское.
Незачем
говорить, что одним из главных центров
патриотической бдительности в Париже
является окошко „Нашего Слова".
Сколько раз во время работы приходится
наблюдать, как патриотический нос
совершенно сплющивается о наше оконное
стекло. И не станем зарекаться: в нашем
окошке действительно светится
подозрительный свет. Пишутся и набираются
статьи, в которых нет ни оплевания
немецкого народа, ни отречения от
немецкой культуры, в которых обличаются
ложь и реакция независимо от национальных
и государственных границ. Что из того,
что мы, в качестве революционных
социалистов, являемся непримиримыми
противниками германского империализма?
Но ведь мы не за Сирию и не за Константинополь.
Но ведь мы не с Ллойд-Джорджем и не с
Плехановым. Но ведь жрать немца – все
равно, под каким соусом: истинно-русским,
республиканским или „социалстическим"
– мы не отказываемся наотрез. Ясное
дело: пангерманисты!
Правда,
мы первые обличили попытки кое-каких
„революционных" авантюристов России
связать свое дело с делом германского,
австрийского или турецкого штабов.
Правда, мы сами связаны нерасторжимым
братством по оружию с Либкнехтом, Р.
Люксембург, Мерингом, со смертельными
врагами всего того, что называют
„пангерманизмом". Но разве это меняет
дело? Раз мы – не с Горемыкиным и даже
не с Эрве, стало быть, мы с Бетманом-Гольвегом.
Разве нынче люди могут жить, не приписавшись
к какому-нибудь штабу? Время нынче
таковское.
Инсинуации
насчет нашего пангерманизма – иначе,
как идиотскими их, по чистой совести,
„назвать нельзя – переливают всеми
оттенками: от „духовных" уподоблений
и до намеков на немецкие деньги. Да, на
немецкие деньги. Почти с самого
возникновения газеты эта трусливо-подлая,
неуловимо-бесформенная клевета вьется
вокруг нашего издания. Она ползет
откуда-то (откуда бы?) по министерским
подворотням, забирается в кулуары палаты
депутатов, в кое-какие редакции, временно
исчезает и снова появляется. И мы до сих
пор лишены были возможности иаступить
ей на хвост.
Только
вчера некий А. бек-Аллаев, рекомендующий
себя „настоящим русским человеком",
прислал нам в редакцию грозное письмо,
в котором не только выражает свое крайнее
неодобрение нашей оценке взятия
Пржемышля, но и приводит наши стратегические
соображения в связь с немецкими деньгами.
„Если
бы вы, господа, побывали бы, – пишет
„настоящий русский человек" на не
совсем русском языке, – на передовых
позициях и увидели бы, как бьется русский
солдат, то у вас, я уверен, не хватило бы
столько нахальства писать о том, что
обладание Перемышлем не дает русским
особенных стратегических выгод. Как
это глупо, если бы вы только знали,
милостивый государь, господин еврейский
Редактор!" – и г. бек-Аллаев
свидетельствует по этому поводу о своей
„полной уверенности, что газета издается
на германские деньги". Несколько
далее он перефразирует ту же мысль,
ослабляя ее: „Если вы будете продолжать
в таком духе, то придется признать, что
деньги немцев способны подкупить даже
и гнусных трусов". Мы, конечно, не
собираемся вступать с г. Аллаевым в
стратегические прения. Не будем также
останавливаться на том, что возмутившая
г. Аллаева „еврейская" статья написана
лицом, носящим более русскую фамилию,
чем обличитель, и притом бывшим офицером
русской службы. Суть дела не в этом, а в
том, что г. Аллаев сообщает свой адрес.
Правда, это не передовые позиции, где
„бьется русский солдат", а всего
только rue
de l'Orangerie,
2, Villemomble,
Seine.
Но мы готовы довольствоваться и малым.
При одном, впрочем, условии: если г.
бек-Аллаев найдет в себе достаточно
решимости заявить, что его слова насчет
немецких денег надлежит понимать не
„духовно" – -.это было бы уловкой,,
достойной лишь „жалких трусов" – а
в том прямом и материальном смысле,
какой только и может стать предметом
разбирательства суда.
Ибо
хоть время нынче и таковское, но уголовные
кары за клевету еще не отменены. В случае,
если г. бек-Аллаев действует не от себя,
а по поручению, он может передать наше
предложение пославшим его. Со своей
стороны, мы отправляем
г. Аллаеву
настоящий номер заказным письмом с
оплаченной обратной распиской. Таким
образом, независимо от дальнейших
последствий, на г. Аллаева выпадет не
совсем предвиденная им. честь „расписаться
в получении" – за всех клеветников.