Л. Троцкий: Поездка депутата Чхеидзе

[„Н. С.", № 203, 3 сентября 1916 г. Л. Троцкий: Война и революция. Крушение второго интернационала и подготовка третьего. Том II. Петроград 1922, стр. 204-207]

„Кавк. Сл.“ перепечатало из грузинской газеты „Танамедрове Азри“ следующее сообщение о посещении членом Гос. Думы К. Чхеидзе, по приглашению местного населения, тех пунктов Нижней Имеретии, где имели место осложнения на почве дороговизны. В м. Самтреди Чхеидзе застал в ограде местной церкви огромную массу народа, которая собиралась обсудить создавшееся положение с разрешения администрации. Собрание было открыто полк. кн. Микеладзе и свящ. Хундадзе, которые обратились к народу с краткими речами. Затем длинную и содержательную речь сказал деп. Чхеидзе, который объяснил народу вредность всякого рода эксцессов, прежде всего в интересах населения, и указал на невозможность борьбы с дороговизной путем грабежа и уничтожения созданного народным же трудом добра. Депутат призывал собравшихся к развитию самодеятельности, учреждению касс взаимопомощи, кооперативов и развитию вообще общественной инициативы для облегчения создавшегося в деревне положения. Собранием единогласно была вынесена резолюция, порицающая всякого рода насилия и погромные выступления и призывающая население к спокойствию. Вечером из Ново-Сенак приехал губернатор, который, приняв депутацию, одобрил постановления собрания и предложил приставу оказать содействие населению в устройстве сходов.

В г. Поти, – как передает „Кавк. Слово", – член гос. думы Чхеидзе 23 июля произнес блестящую речь к довольно значительной части населения, собравшейся на соборной площади, на тему о современном экономическом положении на местах. Речь оратора, очень образная, живая, злободневная, полная аргументации, была покрыта дружными аплодисментами собрания.

Таково сообщение русской печати. Если сообщение это верно, – а внутренняя связь приведенных выше фактов не вызывает, к сожалению, сомнений, – то приходится пред общественным мнением революционной социал-демократии поставить кардинальнейшие вопросы о политическом смысле поведения депутата Чхеидзе.

На почве дороговизны происходили на Кавказе „осложнения", т.-е. волнения, насилия, разгромы лавок и пр. Подобные явления в немецких городах мы оцениваем, как симптом наростания глухого недовольства в самых глубоких народных низах. У нас нет никакого основания иначе оценивать те же факты, если они происходят не в Саксонии, а в Имеретин. У нас нет и не может быть никакого политического интереса рекомендовать толпе разгромы лавок или „уничтожение созданного народным же трудом добра", даже тогда, когда поддерживаемые администрацией ростовщики делают это добро монополией богатых потребителей. Наоборот, у нас есть достаточно оснований выяснять народным массам, что продовольственная нужда не может быть преодолена эпизодическими насилиями над продуктами или над спекулянтами. Все это азбучные истины. Деп. Чхеидзе и мог и должен был эти азбучные истины высказать перед лицом стихийно возбужденной массы. Но достаточно ли этого?

Правда, деп. Чхеидзе настаивал еще на необходимости „развития самодеятельности, учреждения касс взаимопомощи, кооперативов и пр.“. Опять-таки и эти советы не вызывают сами по себе никаких возражений. Но достаточно ли этого? Нет никакого сомнения, что и полковник кн. Микеладзе и свящ. Хундадзе в своих речах призывали толпу не громить лавок, а заняться устройством кооперативов. Когда Хвостов-племянник был призван.

на пост министра внутренних дел, он тоже выдвинул в своей „программе" борьбу с дороговизной при помощи кооперативов. Таким образом, этот лозунг – не погромы, а кооперативы! – является официальным лозунгом всех общественных органов и партий, которым приходится нести на себе ответственность пред народом-за войну и ее последствия. Для того, чтобы развить пред народными собраниями в Самтреди и Поти эту „успокоительную" официозно-государственную программу борьбы с дороговизной, не было надобности в социал-демократическом ораторе.

Обязанность этого последнего состояла как раз в разоблачении официозной лжи, гласящей, будто на основе всеобщей военной дезорганизации условий и средств производства и сообщения можно достигнуть сколько-нибудь серьезных улучшений в области народного продовольствия при помощи касс взаимопомощи и кооперативов. Выясняя толпе вред слепого разрушения, необходимо было не рассеивать ее возмущения при помощи крохоборческих иллюзий, а осмыслить его в глазах самой толпы и направить против основных причин дороговизны и против ответственных виновников создавшегося положения. Вот где был исключительно благоприятный случай превратить идеи Циммервальда – тов. Чхеидзе примкнул к Циммервальду! – в движущие лозунги массового движения, выросшего на почве войны.

Но может быть деп. Чхеидзе так именно и сделал, – и буржуазная пресса с тем бесстыдством, какое ее отличает, начисто извратила смысл речей и призывов социал-демократического оратора? Такое предположение представляется, несомненно, вполне естественным и в то же время – очень заманчивым. Но к несчастью оно сразу же разбивается о внутреннюю логику фактов..

Если бы Чхеидзе поставил себе целью выяснить изголодавшейся и отчаявшейся массе смысл войны и действительные причины дороговизны и других народных бедствий, он, социал-демократический оратор, не мог бы мирно выступать рядом с полковником Микеладзе и священником Хундадзе. После революционносоциалистической речи, единственно-достойной „циммервальдца", толпа не могла бы принять единогласно (включая полковника и попа?; резолюцию, „порицающую насилия и призывающую к спокойствию", – резолюцию, которую одобрил (!) сам губернатор. Если деп. Чхеидзе не просто успокаивал толпу демократическим пересказом официозно-кооперативной программы, а вел революционную агитацию против войны, он не имел бы возможности беспрепятственно изъясняться в тех пунктах Нижней Имеретин, где имели место „осложнения на почве дороговизны". И губер^ натор, надо думать, не предложил бы приставу „оказать содействие (!!!) населению в устройстве сходов".

Надо сказать прямо: роль депутата Чхеидзе в этой организованной под протекторатом губернатора, полковника, попа и пристава поездке представляется в плачевном до последней степени виде. Это в лучшем случае роль мягкосердого либерала, который успокоительно машет руками, прежде чем губернатор со своими приставами сочтут нужным прибегнуть к доводам другого порядка. Для того, чтобы в нынешних условиях играть такую роль, поистине не было надобности „примкнуть" к Циммервальду!

Члены думской с.-д. фракции не раз приветствовали с трибуны немецкую оппозицию и в особенности т. Либкнехта, с самого начала примкнувшего к Циммервальду. Но Карл Либкнехт не занимался „кооперативным" успокоением голодающих женщин – при содействии администрации Вильгельма II. Рядом с Либкнехтом мы не видели на народных собраниях ни полковников, ни пасторов; шуцманы не расчищали перед ним дороги, и ландраты не одобряли его резолюций. Карл Либкнехт вышел на площадь с криком: „Долой войну! Долой правительство!" Шуцманы схватили его за грудь, а немецкие полковники, при благословении всех немецких пасторов, заточили его – в два приема – на четыре года в каменный мешок. Таков Карл Либкнехт.

Не всякий, кто приветствует революционного потсдамского депутата, обязан, по решимости и мужеству равняться ему. Не всякий социалистический депутат обязан быть Либкнехтом. Но кто примкнул к знамени Либкнехта – Циммервальду, – тот не смеет безнаказанно компрометировать это знамя.