Л. Троцкий: Внушения „хефов" и откровения „ахентов"

[„Начало", № 74, 27 декабря 1916 г. Л. Троцкий: Война и революция. Крушение второго интернационала и подготовка третьего. Том II. Петроград 1922, стр. 364-366]

До меня только сегодня дошел № 49 „Начала" с переводом статьи из „Action socialiste“, посвященной покойному „Нашему Слову" вообще, мне – в частности. В этой „статье" или в этом рапорте есть одна подробность, на которую редакция „Нашего Слова" не обратила внимания, – а между тем подробность любопытная. „Потом эту1 особу, – говорит рапорт обо мне, – видели таскающейся по передним Геда и Самба, снабженной рекомендацией, полученной от Плеханова, чтобы добиться разрешения ехать на фронт в качестве корреспондента русских газет. Как только это разрешение было получено, эта особа".… и пр. Вообще говоря, не было бы ничего предосудительного в том, если бы я, в качестве журналиста, обратился к Геду и Самба, как министрам, с просьбой о том или другом содействии в „профессиональном" деле. Рапортующий называет это „тасканием по передним". Хочет ли он сказать, что социалистические министры принимают журналистов не иначе, как в передней? Или же такой чести удостаиваются специально журналисты, „снабженные рекомендацией, полученной от Плеханова"? Как видите, рапортующий… зарапортовался.

Но суть не в этом, а в том, что „разрешение ехать на фронт" мною вовсе не было получено. И не потому, что мне в нем было отказано, а потому что я о нем никогда никого не просил. Я считал неудобным – именно в виду политической позиции „Нашего Слова”, к редакции которого принадлежал, – вступать в те официальные связи, которые необходимы для поездок „на фронт”.

Но с какой же просьбой в таком случае н обращался к Геду и Самба? Да ни с какой. Посещал ли их? Никогда. За два года своего последнего пребывания во Франции я Геда видел один раз из окна квартиры т. Раппопорта. Никогда с ним не говорил Самба же никогда в жизни не видал и в глаза. Но меня же „видели таскающимся по передним” ? Заметьте себе: видели, Мало ли чего! Один испанский ахент „видел" меня, например, „в сопровождении таинственного француза" на скачках. Это бывает. Ахенты, вообще говоря, народ пьющий, у них нередко в глазах двоится, да и в трезвом виде они, по тупости своей, плохо различают человеческие лица. А рапортовать горазды.

Но на чем же построил все-таки франко-русский агент повествование о том, как он меня видел (лопни мои глаза!) в передних Геда и Самба? А вот тут самое интересное и есть. Дело в том, что в самом начале войны, собираясь во Францию, я действительно просил по телеграфу из Цюриха Плеханова (о пози- зиции которого тогда у меня, да и у всех „цюрихчан”, не было никаких определенных сведений) прислать мне письмо к Геду – на случай, если бы мне пришлось обратиться к нему за содействием. Вскоре после получения этого письма, будучи еще в Швейцарии, я узнал о подвигах Плеханова в Париже и тогда же решил письмом его не пользоваться. Мне достаточно было пробыть несколько дней в Париже и осмотреться, чтобы решить вообще не обращаться к Геду – ни в качестве журналиста, ни тем более в качестве социалиста. Самба я вообще не имел в виду. Помнится, я тогда же рассказывал товарищам (в частности Мартову и Владимирову) о письме Плеханова, остающемся „без употребления". Когда Плеханов просил с.-д. депутатов Думы „успо- коит>“ его голосованием за кредиты, я разыскал его письмо и хотел вернуть автору, но воздержался от этой демонстрации, считая, что и без того все ясно…

А теперь вот когда Гед и Самба выслали меня из Франции, Плеханов сообщил об этом своем неиспользованном мною письме своему собственному ахенту, чтобы уличить меня.… в чем, почтеннейший? В том, что у меня было достаточно политической брезгливости не пользоваться вашими рекомендациями в те первые месяцы войны, когда еще не совсем было ясно, что „маститый"- то был, да весь вышел?…

А ахент – его дело маленькое: он получил от „хефа”, осторожно сохраняющего в таких случаях свое „инкогнито", сведение о письме и немедленно же, затрепетав всеми конечностями, „увидел" меня в передних Геда и Самба.

Этот ли самый агент читал мои „ортодоксально-патриотические корреспонденции" или какой-либо другой пакостник, – сказать точно не могу. Но думаю, что этот самый.

Р. S. Остается еще напомнить, что наиболее существенные части моей немецкой брошюры, „запальчиво написанной в пользу союзников", были напечатаны в том самом „Нашем Слове", которое стремилось оказывать немцам „материальную помощь.