Л. Троцкий: Глубокомысленное пустословие

[10 июля 1919 г., Воронеж-Колодезная, Журн. «Военное Дело» № 23 — 24, Л. Троцкий: Как вооружалась революция (на военной работе). Т. 2. 1919 — 1920 гг. книга первая: тысяча девятьсот девятнадцатый год. Москва 1924, стр. 143-148]

Журнал «Военное Дело», в котором не мало полезных специальных статей, никак не найдет духовного равновесия. И не мудрено. На мировой арене, особенно же в нашей собственной стране произошли события, далеко не всеми сотрудниками «Боен. Дела» предусмотренные. Сперва многим из них казалось, что ничего вообще понять нельзя, никакие критерии не применимы, поэтому лучше от всяких критериев отказаться и тихонько дожидаться, что вообще из всего этого воспоследует. С течением времени, однако, стало обнаруживаться, что в великом хаосе, непредусмотренном сотрудниками «Военного Дела», появляются черты порядка. Человеческий ум вообще довольно ленив и пассивен и легче все1 о схватывает то, что ему знакомо, и что не требует поэтому дополнительного размышления. Так и здесь. Иные военные специалисты, убедившись, во-первых, в том, что их познания находят спрос и увидев затем в новой организации ряд знакомых черт, немедленно же пришли к несколько поспешному выводу, что под луной нет ничего нового и что, стало-быть можно в дальнейшем с успехом руководствоваться старыми канонами.

Более того. Умозаключив, что в военном деле все должно будет, в конце-концов, вернуться к старому, воспрянувшие духом стародумы решили, что и вокруг военного дела надлежит дожидаться реставрации. По сему поводу кое-какие сотрудники «Военного Дела» поторопились предъявить свои давно не проветривавшиеся общие воззрения — прежде всего на счет того, какое место занимают война и армия в истории развития человечества. Очевидно, они считают себя «специалистами» и по этой части. Роковое заблуждение! Хороший артиллерист или интендант далеко не всегда призван к исторической философии. Мы сейчас покажем это на 2 – 3 примерах.

В № 15 — 16 «Военного Дела» напечатана на первом месте статья гр. Ф. Гершельмана: «Возможна ли война в будущем»¹.

В этой статье все ложно, начиная с заглавия. Автор ставит в сущности вопрос: неизбежны ли войны в будущем и приходит к выводу, что войны неизбежны. По этому вопросу, как известно, существует немалая литература. В нашу эпоху вопрос из области литературы перешел в область напряженнейшей борьбы, которая во всех странах принимает характер открытой гражданской войны. В России у власти стала политическая партия, в программе которой ясно и точно охарактеризована социально-историческая природа прошлых и нынешних войн и столь же ясно и точно установлены условия, при которых войны станут не только ненужными, но и невозможными. Никто не требует от гр. Гершельмана проникновения коммунистической точкой зрения. Но если уж военный специалист затеял писать о войне в официозном русском издании — не 1914, а 1919 года!, — то можно казалось бы, требовать от него, по крайней- мере, элементарного знакомства с той программой, которая является официальной , государственной доктриной, составляющей основу нашей международной и внутренней политики. Но об этом нет и помину.

Автор начинает, как и полагается стародуму, от печки, т. е. от беспомощного в исторических вопросах схоласта Леера, извлекая у него в качестве большой посылки пошлейшую банальность на счет того, что «борьба лежит в основании всего живущего».

Приведенный афоризм, построенный на беспредельно-расширенном толковании слова «борьба», просто-на-просто вычеркивает всю человеческую историю, ибо растворяет ее без остатка в биологии. Когда мы говорим о войне, не играя словами, то имеем в виду планомерное столкновение госу — дарственно-организованных человеческих групп, с применением доступных им технических средств, во имя целей, которые ставит себе государственная власть этих групп. Совершенно ясно, что ничего подобного вне исторического человеческого общества не существует. Если борьба есть удел всего живущего, то война есть чисто историческое, человеческое явление. Кто этого не замечает, тот, стало-быть, не подошел еще и к порогу вопроса.

Люди когда-то пожирали друг друга. Кое-где людоедство сохранилось и до нынешнего дня. Правда, ашантии не издают военных журналов, но если бы издавали, то их теоретики, вероятно, писали бы: «Надежды на то, что человек откажется от людоедства несбыточны, так как борьба лежит в основании всего живущего». На это можно было бы, с разрешения гр. Гершельмана, возразить ученому антропофагу, что речь у нас идет не о борьбе вообще, а о той особой ее форме, которая выражается в охоте человека за мясом ему подобного.

Совершенно бесспорно, что людоедство прекратилось не под влиянием проповеди, а вследствие изменения условий хозяйственного быта: когда стало выгоднее превращать пленников в рабочую скотину, антропофагия (людоедство) исчезло. Но «борьба» осталась? — Конечно. Речь у нас идет, однако, не о борьбе, вообще, а о людоедстве.

Когда-то самец дрался с самцом из-за самки. Древлянские женихи «умыкиваху девице у воды». В настоящее время, как известно гр. Гершельману, этот способ не практикуется, хотя «борьба является уделом всего живущего». Взаимное расшибание черепов в лесу или пещере сменилось позже рыцарскими турнирами в присутствии дам, а также дуэлями. Но турниры и дуэли отошли в прошлое или превратились в подавляющем большинстве случаев в маскарадно-пошлый отзвук старых кровавых столкновений. Чтобы понять этот процесс, нужно проследить развитие хозяйства, взаимоотношение в хозяйстве мужчины и женщины, изменение на этой основе форм родового и семейного быта, возникновение и развитие сословий, историческую обусловленность рыцарских и обще-дворянских взглядов и предрассудков, роль дуэли, как элемента сословной идеологии, исчезновение социальной почвы под привилегированными кастами, превращение дуэли в бессмысленный пережиток и проч., и проч. На голом афоризме «борьба — удел всего живущего» в этом вопросе, как и во всех других, далеко не уедешь.

Славянские роды и племена воевали друг с другом. В удельно-вечевой период воевали друг с другом княжества. То же самое было с различными германскими племенами и с феодальными княжествами будущей единой Франции. Кровавые междоусобия феодалов, войны провинции с провинцией городов с рыцарскими войсками стояли в порядке дня не потому, что «борьба — удел всего живущего», а обусловливались определенными хозяйственными отношениями эпохи и исчезли вместе с этими последними. Причины, которые заставляли воевать московских людей с киевскими, пруссаков — с саксонцами, нормандцев — с бургундцами, были для своей эпохи не менее глубокими и обязательными, чем те причины, которые вызвали последнюю войну немцев с англичанами. Стало быть, опять таки дело тут не в законе природы, как таковой, а в тех специфических особых законах, которые определяют развитие человеческого общества. И, даже не выходя из области самых общих исторических суждений, позволительно спросить: если человек преодолел войны между Бургундией и Нормандией, Саксонией и Пруссией, Киевским и Московским княжествами, то почему ему не преодолеть войн между Англией и Германией, Россией и Японией! «Борьба» в самом широком смысле слова, конечно останется, но война есть особый вид этой борьбы, появившийся лишь с того времени, как человек стал строить общество и применять орудия. Этот особый вид борьбы — война — изменялся вместе с изменением форм человеческого хозяйства и может при известных исторических условиях исчезнуть совершенно.

Феодальные войны в своей дробности и чересполосности вызывались разобщенностью средневекового хозяйства. Каждая область рассматривала соседнюю, как замкнутый в себе мир, за счет которого можно поживиться. Рыцари из своих гнезд хищным оком глядели на развивавшиеся и богатевшие города. Дальнейшее развитие хозяйства объединило провинции и области в одно целое. На этой новой хозяйственной основе выросли единая Франция, единая Италия, единая Германия в результате ожесточенной внутренней и международной борьбы. Таким образом, хозяйственное объединение, превращая обширные страны в единый хозяйственный организм, сделало невозможными войны в рамках нового обширного исторического образования: нации — государства.

Но развитие хозяйственных отношений на этом не остановилось. Промышленность давно проникла за национальные рамки и связала весь мир связью взаимной зависимости. Не только Бургундия или Нормандия, не только Саксония, или Пруссия, не только Москва или Киев, но и Франция, и Германия, и Россия давно перестали быть самодовлеющими мирами, а являются зависимыми частями обще-мирового хозяйства. Мы слишком ясно чувствуем это теперь, в эпоху военной блокады, не получая необходимых продуктов немецкой и английской промышленности. Но и немецкие, и английские рабочие не менее тяжко чувствуют механический разрыв хозяйственного целого, не получая донского хлеба и сибирского масла.

Хозяйство в основе своей стало мировым. Но присвоение прибыли, т. е. право снимания сливок с мирового хозяйства, осталось в руках буржуазных классов отдельных наций. Если, таким образом, корни нынешних войн нужно искать в «природе», — то не в биологической природе и даже не в человеческой природе вообще, а в социальной «природе» буржуазии, которая сложилась и выросла, как класс эксплуатирующий, присвояющий, правящий, наслаждающийся, грабящий и заставляющий трудовые массы воевать во имя ее — буржуазии — целей. Мировое хозяйство, производственно тесно связанное в одно целое, создает небывалые источники обогащения и власти. Буржуазия каждой нации рвет эти источники к себе, дезорганизуя этим мировое хозяйство, как феодалы в переходную эпоху к новому строю разрушали национальное хозяйство.

Класс, который обречен разрушать хозяйство, — и чем дальше, тем больше, — не может долго держаться у власти. Именно поэтому сама буржуазия чуствует себя вынужденной искать выхода на пути создания «лиги наций». Мысль Вильсона состоит в том, чтобы объединенное мировое хозяйство рассматривать, как грабительское товарищество на паях, в котором барыши распределялись бы между капиталистами всех стран без войны между ними. Конечно, главные паи Вильсон хочет сохранить при этом для своих нью-йоркских и чикагских биржевиков, с чем не согласны, однако, лондонские, парижские, токийские и иные бандиты.

В этом столкновении буржуазных аппетитов и состоит трудность для буржуазных правительств разрешения вопроса о «лиге наций». Тем не менее, можно с уверенностью сказать, что после опыта нынешней войны капиталистические классы важнейших стран создали бы условия для более или менее объединенной, централизованной эксплуатации всего земного шара без войн, подобно тому, как буржуазия ликвидировала феодальные войны в пределах национальной территории. Но эту новую задачу буржуазия могла бы разрешить в том случае, если бы рабочий класс не выступил против нее, как она в свое время выступила против сил феодализма. Смысл гражданской войны, которая закончилась в России победой пролетариата и приближается к тому же во всех других странах, сводится к тому, что рабочий класс берет в свои руки разрешение той задачи, которая поставлена сейчас перед человечеством, как задача его жизни и смерти, именно: превращение всей земной поверхности, недр земных и всего, что на земле возведено трудом человека, в одно все более и более планомерное, руководимое по общему замыслу, мировое хозяйство, где распределение продуктов происходит так, как в одном большом артельном поместье.

Гр. Гершельман обо всем этом не имеет, повидимому, ни малейшего понятия. Он разыскал какую-то книжку какого-то профессора Даневского «Система политического равновесия, легитимизма и начал национальности» и на основании нескольких чахоточных выводов государственного правоведа обосновывает неизбежность войн до скончания веков. На страницах журнала Рабоче-Крестьянской Красной Армии — в мае 1919 года!, — в передовой статье глубокомысленно разъясняется, что начало… легитимизма не спасает от войн. Легитимизм — это признание незыблемости за всем сословным, кастовым и монархическим свинством, которое накопилось на земле. Доказывать, что признание вечных прав романовской и гогенцол-лернской держав или державы парижских ростовщиков не обеспечивает от войн, поистине значит заниматься глубокомысленным пустословием. То же самое относится к теории так называемого «политического равновесия». Никто лучше марксизма (коммунизма) не раскрыл призрачности и фальши этой теории. Дипломатическое шуллерство «равновесия» было лишь прикрытием дьявольского соревнования военных машин, с одной стороны, и стремления Англии обессиливать Францию Германией и Германию Францией, — с другой стороны.

Навстречу друг другу по одним рельсам были пущены два паровоза, — в этом и состояла теория вооруженного мира путем «европейского равновесия», — теория, которую марксисты разоблачили задолго до того, как она целиком рухнула в крови и грязи.

О принципе национальном, как о фундаменте для вечного мира, могут говорить только мелко-буржуазные мечтатели или крупно-буржуазные шарлатаны. Войны велись под национальным знаменем тогда, когда развитие промышленности требовало перехода от провинции к более широкому национально-государственному объединению. Современные войны не заключают в себе национального принципа. Мы уж не говорим о гражданской войне. Колчак продает Сибирь Америке, Деникин готов три четверти русского народа закабалить Англии и Франции, — только бы сохранить возможность грабить последнюю четверть. Но и в международных войнах национальный принцип не при чем. Англия и Франция делят немецкие колонии, разворовывают Азию. Америка запускает лапу в европейские дела. Италия захватывает славян. Даже полузадушенная Сербия душит болгар. Национальный принцип тут, в лучшем случае, — предлог. Дело идет о миродержавии, т. е. о господстве над хозяйством всей земли. Подвергнув дешевой критике легитимизм, теорию политического равновесия и принцип национальностей, гр. Гершельман даже и не подошел к вопросу о судьбах войны. А между тем эти судьбы сейчас решаются практически. Отбрасывая буржуазию от государственного руля, беря власть в свои руки, рабочий класс подготовляет создание федеративной советской республики Европы и всего мира на фундаменте объединенного мирового хозяйства.

Война была и останется формой вооруженной эксплуатации или вооруженной борьбы против эксплуатации. Федеративное господство пролетариата, как переход к мировой Коммуне, означает упразднение эксплуатации человеком человека, а, стало - быть, и ликвидацию вооруженного столкновения человека с человеком. Война исчезает так же, как исчезла антропофагия. Борьба останется, но это будет коллективная борьба человечества с враждебными силами природы.