Л. Троцкий: Какой военный журнал нам нужен?

Речь на совещании редакторов и сотрудников военных изданий.

[Журнал «Военное Дело», № 5 — 6, 23. II. 1919 г., Л. Троцкий: Как вооружалась революция (на военной работе). Т. 2. 1919 — 1920 гг. книга первая: тысяча девятьсот девятнадцатый год. Москва 1924, стр. 152-157]

Мое предложение слить журналы «Красный Офицер» и «Военное Дело» в одно издание встретило решительный протест со стороны военных писателей, сотрудников «Военного Дела»¹. Здесь, на этом совещании, мы слышали ряд возражений, которые сводились к одному: нельзя убивать военно-научный журнал во имя «популярного» издания. Но ничего подобного я и не предлагал. К военной науке, поскольку она заслуживает Этого имени, т. е. поскольку она обобщает накопленный военный опыт, я отношусь с достаточным уважением. Нужно, только, чтобы это была действительно военная наука и, чтобы журнал, претендующий на наименование военно-научного, действительно выполнял свою задачу, т. е. проверял старые выводы военной науки на нынешнем опыте, в нынешней социальной среде и исторической обстановке. В «Военном Деле» Этого нет или почти нет. Господа писатели пытаются говорить вневременным языком и излагать какие то вневременные истины. Правда, редактор «Военного Дела» — с перечнем статей в руках — ссылался на то, что редакция «откликалась»-де на все вопросы: писали и о крепостях, и об артиллерии, и о подготовке роты, и о германской военной доктрине и о многом другом. Этот перечень очень внушителен, но он свидетельствует только о том, что «Военное Дело» писало о военных вопросах. Больше ничего не доказывает. А вопрос в том: как писало? Военная наука не геометрия. И те несколько «геометричных» истин, практически довольно худосочных, как их излагает старый Леер, вряд ли могут быть пополнены новыми «вневременными» истинами на страницах «Военного Дела». До, что нам нужно сейчас, это прямое и непосредственное участие журнала в работе по материальному и идейному формированию Красной Армии, той, что создается сейчас. К этому процессу редакция стоит, однако, если не спиной, то в пол-оборота.

Армия великой французской революции сложилась путем «амальгамы». Это слово тогда было широко распространено в военно-политическом обиходе. Старые линейные полки со старым командным составом были объединены в бригады с новыми революционными частями. Эта амальгама означала практически сочетание старого накопленного опыта с новым революционным героическим духом народных масс, находившим свое выражение в революционной армии. Известная амальгама происходит и у нас.

Правда, старые полки наши не сохранились, и формировать мы начали заново. Но от старого опыта и от старых специалистов мы не отказались. Наоборот. Мы их привлекли. Многие из них работают с успехом. И настоящая амальгама, т. е. некое химическое соединение происходит и у нас на фронте с большим успехом. Военная литература наша должна давать отражение, идейное выражение этому именно процессу. «Военное Дело» этого не делает. Вот в чем его основной грех.

Здесь предлагалось для более тесной связи издания с Красной Армией поручить известные отделы издания начальникам соответственных главных управлений. Против этого я стану решительно возражать. Такая связь будет чисто механической, и я совершенно согласен с тов. Свечиным, что она повела бы к полной бюрократизации издания. Заставить начальников управлений теоретизировать по поводу их собственной практики, с которой они пока что не очень хорошо справляются, — это задача совершенно недостижимая. Сами наши главные управления больше всего нуждаются в критике, в подстегивании, в идейных внушениях. А если им дать на съедение журнал, то они на страницах его закрепят только собственные свои силуэты. Другое дело — привлечь их к участию в журнале. Это, конечно, обязанность редакции. Я лично, как читатель, с удовольствием наткнулся на статьи старого интенданта Грудзинского по вопросам снабжения.

Специалист выступает против самодельщины, не желающей учиться н надеющейся все разрешить путем наития. Повод для недовольства и критики со стороны военного специалиста вполне законен. Но увы, статьи специалиста ни в каком смысле не оправдали ожидания. Я нашел собрание цитат, недурных шуток, которые свидетельствуют о том, что интенданту и в трудных условиях свойствен бывает юмор. Это отрадно, но деловой практической критики с широким захватом я не нашел вовсе. А между тем какая благодарная и ответственная тема: снабженец сталкивается с народным комиссариатом продовольствия и с высшим советом народного хозяйства. Это новые сложные образования, в которых находит свое выражение многообразный процесс социалистического строительства с ошибками, уклонениями, наследием рутины, неопытностью, исканиями новых путей. Казалось бы, от кого и требовать, как не от опытного снабженца, принципиальной деловой критики постановки работы в наркомпроде и высовнархозе — под углом зрения снабжения армии? Армия — организм в высшей степени требовательный, императивный, нужды которого не терпят отлагательства. Поэтому, все прорехи хозяйства во всех областях ярче всего сказываются на снабжении армии. Наши же специалисты интенданты подходят к наркомпроду и к высовнархозу, как к обрушившемуся на них фатальному несчастью, которое нужно претерпеть. Вместо критики, хотя бы самой решительной и резкой — либо тихое брюзжание, либо помалкивание, либо шуточки. Вот что отшибает от Военного Дела».

Связь с Красной Армией нужна не механическая, не через передачу начальникам управлений отделов журнала. Связь нужна внутренняя, идейная, органическая.

Возьмем вопрос о социальном составе нашей армии. Мы ее строим на классовой основе. Этот вопрос подвергнут ли был обследованию с точки зрения военного дела? Ни разу^*. Или может быть это вопрос с военной точки зрения безразличен? Но глядите: на Украине Скоропадский сделал другую попытку нестроения армии на классовом принципе. Он мобилизовал хлеборобов, имеющих не менее, кажется, 25 десятин земли. Мы имели, наконец, попытку учредиловцев построить «народную» армию на внеклассовой основе. Эта попытка рассыпалась прахом. Стало быть, мы живем в эпоху, когда классовый принцип построения армии навязывается сам собой. Какой отсюда вывод для военного дела, для формирования, для воспитания, для тактики? Какие практические боевые последствия? Ваш журнал ни разу не остановился на этом вопросе. Разве это не чудовищно?

Пойдем далее. Армия без командного состава — не армия. Командный состав мы берем из двух источников — из резерва старого офицерства и из среды рабочих, и крестьян, прошедших инструкторские курсы. Оценка Этого командного состава, попытка облегчения нашей работы по его привлечению, по его воспитанию и перевоспитанию — где они. Напрасно стали бы мы искать всего Этого на страницах «Военного Дела».

Вопросы техники, тактики, стратегии нынешней войны. Вы их почти не затрогивали. Конечно, вы пишете и о крепостях и о многом другом. Но вся суть в том, как писать. Никто не требует какой то особенной, искусственной популярности. Дело совсем не в этом. Писать надо в соответствии с предметом. Конечно, нужно избегать кастового педантски канцелярского языка, но в конце концов популярность находится в соответствии с объемом вопроса, со сложностью понятий и их соотношений. Но, повторяю, дело вовсе не в том. Можно писать о крепостях, о танках, об английском флоте, о новых штатах австралийской дивизии, исходя при этом из внутренних потребностей и задач Красной Армии, т. е. стремясь расширить ее горизонт и обогатить ее опыт. А можно писать в качестве сторонних наблюдателей которые посиживают, вокруг поглядывают и кое о чем пописывают. В том то и беда, что многие статьи «Военного Дела» написаны в тоне людей, которые пережидают и отписываются.

Конечно, можно ко всей революционной эпохе относиться, как к недоразумению, или как пешеход относится к ненастью, которое нужно переждать под зонтиком. Можно под зонтиком просидеть час-другой, в расчете на то, что погода переменится и позволит зонтик свернуть и пойти своей дорогой. Но увы! в таком настроении нельзя издавать журнал. Самое слово «журнал» происходит от «дня», а «дню довлеет его злоба». Можно быть еще, пожалуй, делопроизводителем в штабе или инспектором пехоты и даже начальником дивизии (конечно, плохим начальником), а в душе ждать пришествия чего-то или кого-то. Но с таким настроением нельзя издавать журнал. Писатель, ведь, весь в высказываниях. Он зовет, учит, обобщает, обличает, а куда ему звать, ежели он сам под зонтиком отсиживается. Вот, в этой психологии главная беда «Военного Дела».

Конечно, вы пишете о крепостях и о многом другом. Но мне, вот, вспоминаются статьи французских военных журналов о крепостях во время нынешней войны, в эпоху повального падения наших русских крепостей. Тогда шла лихорадочная переоценка значения крепости в военной печати. Удержатся ли фортификации старого типа или будут вытеснены укрепленными позициями нового траншейного типа? Но те, французские статьи, писались под углом зрения судьбы Вердена, Бельфора, вообще французских крепостей, их обороны, словом писались изнутри французской армии и для французской армии. Ваши же статьи о крепостях пишутся, как семинарские сочинения, «вообще», безотносительно. Это какая то военная геометрия, плохая геометрия, которая нередко смахивает на калякание.

Тут один из сотрудников журнала, В. Борисов, категорически заявил нам, что сколько бы мы ни мудрили, но без начальника генерального штаба все равно ничего не выйдет. А когда начальник генерального штаба придет, то немедленно восстановит «Военное Дело», ежели бы даже мы его закрыли. Но что есть начальник генерального штаба? Это, видите ли, некий индивидуум, который должен все учесть, проверить, распределить, всему указать место и значение. Автор Этого изречения был поддержан редактором журнала Лебедевым. Простите, пожалуйста, но от такой философии истории можно притти в полное уныние. Откуда же взяться этому провиденциальному начальнику генерального штаба, ежели у вас нет идей генерального штаба или, вернее, основных руководящих идей формирования армии и ее применения к действию? Вы ко всем вопросам фактической жизни нашей армии — той, которая ныне существует и растет — стоите спиной. Воздыхания во славу грядущего спасительного начальника генерального штаба только выражают идейную беспомощность: это пассивный бонапартизм крайне растерявшихся людей. Повторяю: можно, кому это нравится, сидеть в кельй под елью, выжидая появления начальника генерального штаба. Но человек, сидящий под елью, не может руководить военным журналом.

Те же лица указывали с укоризною на то, что у нас-де имеются лишь делопроизводители генерального штаба, которые сидят с телефонной трубкой и пишут злободневные приказы насчет пополнений. А я вам скажу, что эти делопроизводители с телефонной трубкой несравненно ценнее для военного дела и, если хотите, для военной науки, чем безжизненные педанты, которые показывают истории спину и выжидают пришествия мессии от генерального штаба. Ваше педантское презрение к той военной работе, которую история сейчас производит на ваших глазах, нашло наиболее яркое выражение в одном из примечаньия, которое вы сделали к моей статье о военных специалистах, но которое, к сожалению, не напечатали. 0чень прошу вас все эти примечания напечатать. У вас там говорится, что в нынешней гражданской или малой войне, конечно, можно позволять себе «все, что угодно», но для науки это-де не в счет, да науке, мол, и вообще тут делать нечего. А я скажу вам, господа военные специалисты, что это утверждение совершенно невежественно — и не с политической только, а прежде всего с военной точки зрения. Неправда, будто в гражданской войне нечего делать военной науке и нечем обогащать себя. Как раз наоборот. При подвижности, гибкости фронтов гражданская война дает огромный простор для подлинной инициативы и подлинного военного творчества, а задача все та же: достигнуть наибольших результатов с наименьшей тратой сил. Аналогия между военным и шахматным искусством проводилась не раз. Позвольте мне сделать экскурсию в шахматную область. Кто читал партии Морфи, величайшего шахматного стратега, тот знает, что эти партии отличаются совершенством; независимо от того, вел ли Морфи «большую» или «малую» войну, т. е. имел ли он равносильного противника или профана, Морфи всегда разворачивал одни и те же качества и добивался результатов путем минимального количества ходов. Это и есть основное требование военной науки, обязательное целиком и для стратегии гражданской войны. Как раз последняя большая война, как обнаружилось уже вскоре на западном, французском фронте, давала сравнительно мало простора для творчества. После того, как установился гигантский фронт от бельгийского побережья до Швейцарии, война сразу автоматизировалась, стратегическое искусство свелось к минимуму и все было поставлено на карту взаимного истощения. Между тем как наша война — сплошь подвижная, маневренная. — это-то и дает возможность в «малой» войне проявить величайшие дарования. Кто на эту войну поплевывает, тот обнаруживает полное невежество, педантизм и, конечно, ничему не способен научить других, ибо ничему не способен научиться сам.

«Военное Дело» не есть, конечно, массовое популярное издание, рассчитанное на красноармейцев. Красноармеец в массе своей есть советский гражданин, вооруженный винтовкой для борьбы за свои интересы. Удовлетворение своих идейных интересов красноармеец найдет на страницах общей печати. Командиры же в большей или меньшей мере специалисты, у них свой круг специальных военных интересов, для которых им нужно особое издание. Они предъявляют на такое издание острый спрос. Чтоб этот спрос удовлетворить, нужно видеть и чувствовать своего читателя, ясно знать, для кого пишешь, а многие статьи «Военного Дела» походят на переписку добрых друзей между собой.

Тут были жалобы на цензуру, которая мешает писать, мешает критиковать. Охотно признаю, что цензура наделала бездну промахов и считаю весьма необходимым указать этой почтенной особе более скромное место. Цензура должна охранять военную тайну, — у нас, к слову сказать, слишком мало соблюдают ее в наших собственных, военных учреждениях, — а до всего остального цензуре дела нет. Надеюсь, что мы с этим супостатом критической военной мысли справимся общими силами. Но было бы «.'лишком неосновательно взваливать ответственность за худосочие «Военного Дела» на цензуру.

Говорят еще: для того, чтобы приблизиться к сегодняшнему дню, дайте нам подступ к архивам гражданской войны. Конечно, это дело вполне осуществимое. Но сегодняшнего дня все же нет надобности искать в архивах, он живьем ходит по улице, и не видеть его может только тот, кто закрывает на него глаза.

Тут было, с другой стороны сказано, что нужно вообще поставить крест на опыте постановки научно-военного журнала при помощи старых военных писателей. Я так далеко не иду. Пока что опыт не удался, хотя элементы улучшения несомненно имеются налицо. Я считаю, что сейчас единственным правильным шагом вперед будет извлечение наружу всех недостатков «Военного Дела»: нужно заставить редакцию ясно и отчетливо сказать, чего она хочет, как она себе представляет строительство армии, почему она молчит о важнейших вопросах. Нужно тихое брюзжание превратить в членораздельную критику. Нужно заставить господ педантов от военной псевдо-науки, жрецов идеи начальника генерального штаба померяться идейным оружием в открытой борьбе с подлинными строителями нынешней армии.

В наших военных учреждениях, особенно на фронтах, работает сейчас немало образованных военных специалистов, которые с успехом освобождаются от высокомерного академического педантства и которые, участвуя в практической работе создания армии, стоят несравненно ближе к подлинной военной науке. Открытая полемика выбьет военную мысль з равновесия неподвижности, внесет свежую струю и пробудит таких военных писателей, которые захотят и сумеют говорить о Красной Армии и для Красной Армии, нимало не поступаясь требованиями научности.

Долой самодовольную рутину! Ее место должна занять критическая военно-научная мысль.