Л. Троцкий: Строительство красной вооруженной силы

Речь на диспуте в Комиссии по исследованию и использованию опыта мировой войны 1914 — 1918 гг. — 28 ноябрь 1920 г.¹

[Из архива, Л. Троцкий: Как вооружалась революция (на военной работе). Т. 2. 1919 — 1920 гг. книга первая: тысяча девятьсот девятнадцатый год. Москва 1924, стр. 122-132]

На диспуте бросилось в глаза одно сравнение: как строительство нашей Красной Армии аналогично с таковым же строительством русской армии в первый период Великой Северной войны. Как раз недавно мне пришлось читать некоторые сочинения, посвященные этой эпохе, и я поразился аналогией. Ее можно найти, если сравнить первоначальные стадии одного и того же процесса. Петр строил армию заново, или почти заново. Мы тоже. В самом подходе к строительству были попытки рационализации, то-есть строительства не по традиции, а по разуму, — это прежде всего поражает сходством; попытки пропитать разумом новое строительство не всегда приводили, однако, к результатам благоприятным, случались крупные ошибки и тут, и там.

Надо отметить, что не столько Петровская армия сходна по строительству с Красной, сколько, вообще, весь период перехода к постоянным армиям в Европе в XVI — ХVII вв. имеет общие черты с переживаемым временем. Необходимость в постоянной армии дала возможность создать армию регулярную с длительной выучкой. Эта регулярная армия на первых порах казалась самодовлеющей, к ней приспособились, строили по ней тогдашнюю линейную тактику.

То, что поражало в период младенчества Красной Армии, из которого она еще не вышла, — тактическая неподвижность, страх обхода флангов, — было типично и для XVIII столетия. Чем это объясняется? Тем, что наше индивидуальное развитие, — я под индивидуумом понимаю армию, — идентично развитию видовому, типическому. Младенец, развиваясь, являет собою типическую картину развития всего человечества, только в сокращенном масштабе. Человек в первобытную эпоху ползает на четвереньках, и только постепенно накопляя опыт, становится на ноги. То же и при строительстве армии. Петр начал сначала. Мы тоже начали сначала и проделали историю развития всякой армии вообще: от партизанства перешли или переходим к регулярной армии. Было бы весьма интересной задачей — проследить по эпохам, по столетиям развитие военного искусства и выделить типические черты перехода от одной эпохи, от одного столетия к другому. .

С научной точки зрения сравнение нашей эпохи с эпохой Великой Северной войны не есть сравнение случайное или произвольное: оно научно обосновано, хотя и имеет весьма узкий предел. Объясняется это тем, что мы снова воспроизводим на себе известную стадию развития Петровской армии. Можно найти, например, интересную аналогию в отношении к специалистам. При Петре ими были иностранцы; народные массы той эпохи ждали, что их обманут, предадут и т. п. В переживаемый период, в силу раскола, существовавшего между старой и новой армиями, явилось недоверие, которое постепенно изживается, по мере того, как новые военные вожди, выдвинутые самой массой, испытывают потребность учиться у спецов и, благодаря этому, уважать их. При Петре воеводы учились у иностранцев и, благодаря этому, научились уважать их. Подобных аналогий можно привести много.

Перехожу к вопросу о том, как строится армия во время самой воины. Самым причудливым образом этот вопрос соединился в некоторых речах ораторов с вопросом о милиции; при этом слово «милиция» употребляется совершенно произвольно. Один из ораторов милицию отождествил с «махновщиной». Аналогию между нашей эпохой и Петровской найти можно, но как сравнить «махновщину» с милицией — этого я никак понять не могу. Что такое милиция? Если ее противопоставить регулярной армии, то какие свойства у последней? Казарменная длительная выучка, известная психологическая спайка, автоматизм. Раз этого у Махно нет стало быть, говорится, налицо — милиция. Но, позвольте, милиция строится не только по отрицательным, но и по положительным чертам. Подойдем иначе. Тут приводились цифры. Первоначально было два корпуса, затем стало значительно больше, значит был какой-то материал, из которого они выросли. Может быть последующие контингенты не проходили казарменной выучки в полном объеме, или проходили, но давно, и эта выучка выветрилась. Стало быть и тут на ²/з — милиция. Если хотите понимать милицию в неопределенном обывательском смысле, как армию наспех сколоченную, не проведенную через казармы, вы будете правы. При таком понимании все армии в империалистической войне были милиционными и при этом на слишком тесной и ограниченной основе регулярной армии. Чего же мы хотим? Мы хотим создать прямо противоположное, а именно регулярную армию на милиционной основе. В царской армии в плен сдалось свыше 3-х миллионов солдат. Что это за регулярная армия, в которой сдается в плен такая масса? Это не регулярная армия, а худший вид милиции, не сколоченные стада с винтовкой в руках. Лучшие полки первой очереди в плен таким образом не сдавались, там было иначе. Основа, кадры оказались слишком ничтожными, армия выросла из них. Предел в мировой войне это исчерпание всех рессурсов нации.

Здесь предлагалось создать сразу 75 корпусов, но еще лучше было бы всю нацию превратить в регулярную армию и создать другую нацию, которая кормила бы первую, но это неосуществимые мечты: разделение труда неизбежно. Кто то обрабатывает землю, кто то пашет, кто то воюет или готовится к войне. Германия дала максимум в смысле численности армии. Франция за последний год войны дала еще больше. И что же? Этот самый фундамент оказался слишком тесным, и в первый же период войны производится разделение на активные и резервные полки. Несколько позже во Франции, когда резервные полки обстрелялись, стали беспособными, Жоффр уничтожил такое различие. Эти резервные полки были необученной массой, «милицией» в обиходном смысле этого слова.

Благодаря тому, что у немцев лучшие железные дороги, лучшие казармы и школы, — эта «милиция» у них была значительно полезнее, чем у нас при нашей бедности, отсталости, невежестве крестьянства и проч.

Чего же мы хотим сейчас. На основах милиции, как системы воспитания, создать регулярную армию. В связи с этим стоит вопрос о готовности к внешней и внутренней войне. На диспуте вопрос рассматривался слишком схематично. Выходит, будто наша Красная Армия приспособлена лишь для внутренней борьбы, и необходимо создавать особую армию для внешней. С этим невозможно согласиться. Возьмем эпоху Великой французской революции. Там армия создавалась почти так же, как наша. Почти так, — потому что перелом не был так глубок. Радикальная, но буржуазная революция развалила старую армию лишь на половину, и новая армия формировалась амальгамой со старой линейной, притом на основании всеобщей воинской повинности. Она создавалась на первое время для подавления внутренних восстаний; однако, одновременно происходили высадки англичан, войска направлялись в Вандею для подавления восстаний, — стало быть, армия существовала не только для внутренних задач. В первое время армия, как полагается, никуда не годилась. В процессе внутренней борьбы армия развернулась, окрепла и затем побеждала всю Европу.

Конечно, как армия Великой французской революции, так и наша армия должны были возникнуть вокруг какой нибудь идеи. Эта идея доступна верхам, но может охватывать и глубочайшие низы. Глеб Успенский нарисовал идеализированный тип старого солдата Кудиныча. Я говорю не о Штукатурове, который отличается автоматизмом мыслей и крайней бедностью личных переживаний, его дневник напоминает дневник Николая II: «ел, играл в карты», переживаний нет почти никаких. — Я говорю о Кудиныче, который, при отсутствии индивидуального сознания, был тем не менее прекрасным материалом в руках таких полководцев, как Суворов. Суворов знал недифференцированную психологию первобытной среды и совершал благодаря этому чудеса.

Однако, по мере развития новых отношений армия стала распадаться. Революционная армия начинает строиться вместе с гражданской войной, с революцией, вместе с разрушением старой армии. Гражданская война в Америке тоже началась со строительства армии. До этой борьбы армия в Америке насчитывала едва 10 тысяч регулярного войска. Аналогия поучительна и интересна даже в подробностях, как противоположность Се вера более реакционному Югу. Местные плантаторы и челядь, в условиях степей, развития скотоводства, представляли много общего с кулачеством нашего юга — Донской и Кубанской областей. Конницы у северян не было, и отсюда — перевес Юга в первые месяцы войны. В конце концов, северине научились и стали бить южан.

Наша гражданская война по существу своему не представляет только внутренней борьбы, она имеет международный характер: Юденич не смог бы воевать, если бы не создал армии, похожей на наемные войска XVI — XVII столетий. Белогвардейцу Елизарову, по его личным показаниям, было очень тяжело, когда ему пришлось встречаться с Юденичем в конспиративной квартире, потому что англичане не позволяли встреч вне присутствия английского агента. Без иностранной помощи Юденич воевать не мог; у него в армии все иностранное, вплоть до летчиков. И если наша борьба не принимает открыто международного характера, то это только потому, что у Англии нет возможности двинуть свои войска против нас: она вынуждена подбивать финнов, латышей и вооружая их, науськивая, грозить оставить без хлеба, отрезать ото всего мира, если не будут воевать. Если бы Англия высадила свои корпуса в пределы Финляндии и Эстонии, разве это изменило бы картину гражданской войны? Нет, изменение коснулось бы только количества, прибавилось бы еще два-три корпуса и войну стало бы вести труднее. Но исторический смысл прежний: трудящиеся массы России борются против мирового империализма.

Мы вошли в эпоху, когда разграничение внешней и внутренней войны, гражданской и международной — стерлось. Международные связи натянуты предшествующим развитием слишком глубоко, народы близко связаны друг с другом в своей судьбе. Во всех странах, как сейчас и в нашей, буржуазия чувствует себя крепко связанной с английской буржуазией, с английской королевской властью; в то же время вы не найдете ни одного английского рабочего, который был бы против нас — они целиком за нас. Этот факт мирового наростания поддержки исключает возможность непосредственной войны с ними. Таким-то образом внутренняя война незаметно и неизбежно переходит во внешнюю.

Выше было указано, что в каждой жизнеспособной армии существует нравственное начало. В чем же оно выражается? Религиозная идея для Кудиныча освещала идею царской власти, освещала его деревенский быт, — и это служило ему, хотя и первобытной, но нравственной идеей. В критический момент, когда пошатнулась старая вера, а новой Кудиныч не обрел — он пошел в плен. Изменение нравственной идеи повлекло за собою разрушение армии. Только наличие новой, основной идеи позволило строить революционную армию. Это не значит, что каждый солдат понимает, за что он сражается. Этого конечно нет. Рассказывали, что один эс-эр, бежавший на юг, на вопрос о причинах побед Красной Армии над белыми, ответил, что Красная Армия знает, во имя чего она сражается; что, конечно, не означает, что это знают все красноармейцы. И вот, благодаря тому обстоятельству, что у нас больший процент сознательных людей, знающих во имя чего они сражаются, — определяется наличие нравственной идеи и, в результате, победа.

Дисциплина по существу есть принуждение коллектива, подчинение личности, индивидуума, подчинение автоматическое, унаследованное традиционной психологией, но у нас, вместе с тем, этим подчинением проникнуты и совершенно сознательные элементы, т. е. такие, которые знают, во имя чего подчиняются. Таких элементов меньшинство, но меньшинство выражает ту идею, которую чувствует вся окружающая масса. По мере проникновения идеи солидарности трудящихся масс, элемент не вполне сознательный, — а он составляет три четверти всей армии, — подчиняется идейной гегемонии тех, которые выражают идею новой эпохи. Более сознательные формируют общественное мнение полка, роты, последние неизбежно им подчиняются и, таким образом, дисциплина получает опору в общественном мнении. Без этого никакая дисциплина держаться не может, а тем более жестокая дисциплина переходной эпохи.

Петр при помощи дубинки строил столицу потому, что того требовало международное положение страны. И если бы он этого не сделал, общий перелом затянулся бы надолго. Давление более высокой техники Запада вызывало в передовых элементах народа чувство необходимости подтянуться, постричься, побриться, научиться новым приемам ведения войны. Петр, проводя новую моральную идею, действовал беспощадно. Народ страдал при нем, но все же вынес его на себе и даже через лучших людей поддерживал Петра. Широкие массы смутно ощущали, что происходящее — неизбежно, и поддерживали его. В этом смысле революционная армия не дает принципиального отличия от других армий. Всегда нужна нравственная идея, но с новым содержанием, отвечающим новому уровню, достигнутому человечеством.

Возвращаясь к милиционной системе, я бы прежде всего хотел, чтобы под словом «милиция» понимали не просто антитезу регулярной армии, а определяли бы ее более точно. Регулярную армию условились понимать, как армию постоянного характера, правильно организованную, с казарменной выучкой, с достигнутым благодаря этому психологическим автоматизмом, имеющим столь огромное значение. В противовес этому под милицией понимают наскоро сколоченные армии, без психологического автоматизма, действующие путем порыва или вовсе не действующие и сдающиеся в плен. В современных войнах, поскольку они неизбежны, нации не сдаются, пока не исчерпают всех хозяйственных, моральных № физических, в смысле человеческого материала, рессурсов. Вместе с тем, тот тип регулярной армии, который существовал до сих пор, отжил свой век; во время войны он заменяется худшим видом милиции: тем гермафродитом, который опирается на старую весьма узкую, организацию кадров.

Математические выводы, которые были здесь сделаны, неизбежны. € одной стороны, нужны, как тут говорилось, 75 корпусов, но, создавая последние в мирный период, нужно базировать их на производственной основе, не отрывая людей на 3 — 5 лет от хозяйства и процесса производства, а это возможно лишь приблизив полк к пашне, к фабрике, к деревне, к округам: полковым, бригадным, дивизионным. Вот основная мысль об организации обучения, выполнение которой зависит уже от наших сил и средств и от той передышки, которую нам предоставит история. Над новой армией, — назовем ее пока «новой», шапку «милиции» наденем на нее после, — будем работать может быть 5 — 8 лет. За это время немного отдышемся, условия жизни станут легче, экономическая культура поднимется, завертятся фабричные колеса — станет, несомненно, больше рессурсов для построения армии. Внутренние брожения и волнения в таких условиях исчезнут.

Воспитание милиционной армии может быть доведено до среднего уровня регулярной армии. Начинать придется с 16-летних. На первые 10 — 15 лет громадное значение будет иметь допризывная подготовка и милитаризация школы. Ведь, что привлекает в хорошей армии? Точность исполнения и сознание ответственности: действуй за глазами начальства, как на его глазах! И наша задача состоит в том, чтобы пропитать весь общественный строй этим началом.

К нам недавно приехал один американский инженер, воспитанник Тэйлора, система которого, как известно, основана на точном учете движений трудящегося. Этот принцип, конечно, в армии составил бы величайшее ее достоинство, на нем, на этом основном принципе всей человеческой культуры: с наименьшей затратой энергии достигать максимальных результатов, — в сущности основана вся тактика. В Америке система Тэйлора имеет большое значение. Указанный инженер говорит, что систему Тэйлора можно развернуть в целом только при социалистическом строе. Вот Эту-то идею и надо перенести в военную технику, в армию социалистического государства. И, раз нам угрожает враг, мы этой идеей военного воспитания, точностью и исполнительностью действий пропитаем все воспитание детей, молодежь, милитаризуя, в лучшем смысле слова, всю страну.

Что значит милитаризовать? Это значит привить готовность к ответственности и, следовательно, создать лучший тип культурного человека. Но скажут: если война случится через три года — мы не успеем. Я думаю, этого опасаться нечего. Если Англия не может воевать теперь, то через три года она будет расхлебывать такую горячую кашу, которой все Ллойд-Джорджи и Клемансо будут обжигать себе губы. Не до того им будет, чтобы нападать на нас! Хватит на несколько лет большой исторической бури, раскаты которой услышат тогда все. Может быть страны Востока пойдут войной против капитализма через 10 — 15 лет. Это гадательно, но это возможно. Если Антанта прекратит теперь свою войну с нами, то мы получим большую передышку. Если же нас вовлекут в войну, — допустим, через 3 года, — то милиционной армии мы не построим. Скажут: милиционной — не построим, а старую — утеряем. Нисколько.

Мы должны аппарат Красной Армии, ее кадры, приспособить к территории, к округам. При демобилизации мы должны иметь определенный план, приуроченный к основной милиционной системе, то есть выделить лучшие, здоровые, крепкие кадры, их территориально поместить так, чтобы они стали кадрами территориальных частей, включить туда, закрепить за ними определенное количество граждан соответствующих возрастов, чтобы на заводе и на фабрике гражданин чувствовал себя частью своего полка. Думает ли кто-нибудь, что при нынешней бедности мы могли бы в течение 5 лет содержать Красную Армию нынешней численности? Конечно нет, ни в коем случае. Ни одна страна, даже гораздо более богатая, чем наша, этого сделать не в состоянии. Но мы имеем то преимущество, что через острый период, период революции, мы уже прошли и демобилизуем солдат, которые не войдут в страну, как носители идеи возмущения, разрушения, как это будет в Англии, Франции, а солдат, которые, несмотря на всякие несогласия, которые были в Красной Армии, показали свой моральный перевес над остальными армиями, возникавшими в России. Эти солдаты явятся в деревню, как элемент порядка.

Переход от военной мобилизации к трудовой совсем не так труден. Через этих солдат мы будем мобилизовать промышленность, введем всеобщую трудовую повинность, и не только на бумаге, но и на деле. Зачем мы организуем одновременно всеобщее обучение и регулярную армию? Потому, что никто нам не предсказал, долго ли будем воевать. Таким образом, всю активную работу в стране, все культурное строительство нужно направить, исходя из перспективы, что через 5, скажем, лет нам придется воевать на всех фронтах. Стало быть, мы должны быть подкованы на все ноги. Затруднения в наших условиях будут характера территориального. Страна велика, пути сообщения плохи, аппарат человеческой мобилизации слаб. Значит, враг может вторгнуться прежде, чем мы поставим на ноги нашу милиционную армию. Имеются затруднения и технические, но они имеются и в армии регулярной. Мобилизация при нынешнем состоянии путей в России настолько трудна, что операции рассчитаны были всегда на перспективу вторжения неприятеля в наши пределы.

Здесь упоминалось имя Жореса. Проследим его мысли по вопросу о мобилизации. Правящим кругам Франции Жорес говорил приблизительно так: «Германия больше способна к войне наступательной, мы же более способны к войне оборонительной, которая может перейти в наступательную. Но при этих условиях может получиться, что немцы вторгнутся к нам». Много писалось в газетах о нарушении бельгийского нейтралитета. Это эпизод войны, досадный с точки зрения пограничного крестьянина и рабочего; но это только эпизод с точки зрения общей перспективы войны. В общем же, указывал Жорес, наметьте заранее линию обороны на вашей французской территории; в соответствии с темпом организации милиционной-армии, она будет разбита по округам. Подсчитайте во сколько времени и какой численности немцы смогут подойти к этой линии. Здесь их будут задерживать территориальные местные корпуса, пограничные части и милиция. К этой же линии будут сосредоточиваться все остальные войска. Вот что приблизительно говорил Жорес.

Здесь указали, что специальные рода оружия нуждаются в более длительной подготовке. При милиционной системе эти специалисты тоже должны проходить через военную школу, — назовем ее казармой. Конечно, это будет более высокий тип казармы. Эти военные школы можно сосредоточить в угрожаемой полосе. Франция совета Жореса не послушалась и заменила двухлетний срок службы трехлетним. Оказалось, что при 3-х-летнем сроке общее увеличение армии на 360 тысяч — пустяки, между тем считали, что этим увеличением создается такой таран, который успешно разрешит задачу конечной победой. Северные департаменты были потеряны Францией. Потеряли бы их и при другой системе, но при милиционной эта потеря была бы преднамеренной, а здесь обстановка сложилась вопреки всем ожиданиям генерального штаба. Ведь, только впоследствии, при помощи англичан и американцев, французам удается перейти от дефензивы к оффензиве. Это доказывает, что Жорес был прав, когда, предупреждал Францию, что традиционное подражание Наполеону не отвечает ни нынешней экономике, ни политическим взглядам, ни военным возможностям, ни положению Франции.

Пред нами стоит вполне реальная задача. Ни одна страна, а мы меньше чем кто-нибудь, — не сможет содержать постоянную, регулярную армию, которая бы отвечала действительным потребностям серьезной войны мирового или европейского масштаба. А если бы и пыталась содержать такую армию, она была бы .ублюдком, и, при первой попытке вобрать в себя колоссальные массы мобилизованных, треснула бы по всем швам от внутренних политических противоречий. Нужно армию и народ приблизить друг к другу. В производственном процессе народ нужно приблизить к армии, а армию к процессу труда, к фабрике, к пашне. Мы возвращаемся, таким образом, к первобытной эпохе, когда не нужно было выучки, когда каждый пастух и земледелец брал палку и отправлялся сражаться. Эти нас возвращает к тем временам, когда не было классовой борьбы и существовала лишь одна братская семья на основе бедности. Мы же хотим солидаризировать народы мира и объединить всю культуру экономическую, техническую и духовную. Задача эта может быть достижима, но сейчас мы видим лишь зачатки ее. Если бы два года тому назад какой-нибудь мудрец сказал, что Россия сперва будет иметь против себя Германию, а затем Англию, Японию и Америку — никто бы не поверил в нашу победу. И чем дальше, тем меньше шансов уничтожить нас.

Я не согласен с Жоресом в его политических перспективах. Тот, кто интересовался его книгой², заметил, что он рисует постепенное примирение всех классов общества в демократии, без переворота, без гражданской войны, — он рисует мирную социализацию общества. Мировая война обнаружила полное ничтожество французской демократии. Русский царь и английский король распоряжались, как хотели, а демократия оставалась в стороне. И не всеобщим избирательным правом стали решать вопросы в эпоху вооруженного столкновения, а соотношением сил отдельных наций, а затем — отдельных классов. В Германии существует всеобщее избирательное право, учредительное собрание. Учредительное собрание было и у Колчака. Но и здесь, и там, формальным голосованием не решаются вопросы войны и мира. У нас учредительное собрание было разогнано, затем, когда научились сражаться с оружием в руках, мы разогнали учредительное собрание и у Колчака. Народные массы учатся органическим путем строить свою жизнь на новых основаниях.

К этому приходится приспособлять и организацию армии. В основу ставим рабочую массу, как наиболее сознательную, затем — крестьянство, начиная с бедноты. Именно их делаем надежной опорой новой идеи, так как всегда носителями были угнетенные массы прогресса. Ведь рыбаки, пастухи, бедняки были носителями идеи христианства, победившей идеи языческого мира. С этих же элементов начинаем и мы, так как на них держится не аристократическая и не привилегированная армия, но армия пролетарская. Идея Жореса правильна, в смысле сближения труда и военной организации, и ошибочна, вследствие надежды на то, что все совершится без переворота, путем сплочения трудящихся масс, и даже части имущих классов, средних классов буржуазии, вокруг поднятого им знамени. Цель была правильная, путь утопический.

Цель эта осуществляется кровавым путем, поскольку в рамках общего исторического развития мы хотим создать нечто стройное. В области вооруженной строительство должно породниться с идеями милиционной системы, воспринимая при этом милицию не как самодельщину, невежественное партизанство, т. е. повстанчество, которое вырождается в «четничество», с которым я познакомился во время балканской войны. «Махновщина» есть на одну десятую идеализм, а на ⁹/ю грабительство, насилие. Она может в одном месте сыграть прогрессивную роль, в другом — реакционную, но с милицией не имеет ничего общего. Милиция — правильная организация и учет человеческого материала, она по возможности минимально отрывает от труда народные массы, — в этом главное ее достоинство.

Скажут — этого не было, не было такого прецедента. Конечно не было. Но мы во многих областях являемся зачинщиками, мы многое начинаем сначала. Такой милиции не было, но предпосылки для нее были. В гражданских войнах, в войнах национальных, в последнюю империалистическую войну мы видели, как в краткий период создаются постоянные армии. Стало-быть, исторические предпосылки для милиции созданы, культура масс повысилась, а для милиции это именно и требуется. Возьмем среднего деревенского мужика, — оно уж не Кудиныч. На первых порах Кудиныч бил поляков неизвестно за что, а потом умирал на огороде, охраняя господское добро. Но затем Кудиныч проснулся. Пробуждение личности в нем выражается сначала в том, что он разрушает, уничтожает, позволяет всяческое- глумление над командным составом. Анархическая, махновская тенденция существовала в революции и отражением ее являлась пробужденная личность Кудиныча. Кудиныч, ударившийся в анархию, разрушение, столкнулся с другим, сознательным Кудинычем. Вот тут то и понадобилась новая форма взаимоотношений, — ее дает идея социализма: солидарность, сотрудничество людей. Новые Кудпнычи дисциплинируются, вводятся в систему и им не втерпеж, когда рядом с ними другие Кудинычи переживают период озорства; эти новые Кудинычи сами требуют дисциплины. Налицо такие примеры, когда солдаты приговаривали своих же товарищей к порке, даже к расстрелу. Это не одно и тоже, когда аристократический начальник порет мужика, или когда 100 Кудинычей приговаривают 101-го Кудиныча к какому-либо наказанию за то, что он украл штаны. Тут находит выражение идея добросовестности.

Вот на этом то можно строить новую милиционную армию и мы будем ее строить. Для этого планомерно используем материал Красной Армии, используем систему милитаризации труда, школы, чтобы труд народный в этом огромном хозяйстве применялся с большой рациональностью, чтобы каждый себя чувствовал частью одного колоссального коллектива.

Мелко-буржуазный, индивидуальный эгоизм, шкурничество, встречающиеся в жизни буржуазного общества, находят проявление в варварской грубости: заперся в своей квартире на замок и — все остальное нипочем. С течением времени коллективизм, солидарность все больше будут охватывать людей, и через сто лег мы поднимемся на большой уровень и материальном и, тем более, в духовном отношении. Все это случится благодаря коллективизму, который станет, если хотите, новой религией — конечно, без мистицизма. С моей точки зрения, в нашу эпоху возникает новая религиозная связь людей, в духе солидарности, — и этой то идеей нужно пропитать :армию, народ, школу, фабрику и деревню. Теперь эта идея кажется утопической потому, что мы бедны, обовшивели, обнищали, должны заботиться о каждом куске хлеба, вследствие чего в нас пробуждаются элементы животного эгоизма, жестокость; но уже и сейчас можно наблюдать предпосылки более высокой, гуманной культуры, при возрастании же производительности труда, возможности в этом отношении открываются огромные. Конечно, Англия взяла нас за горло, но долго не продержит. Кудиныч пробудился везде — в деревне, в волости, уезде. Он привлекается нами к строительству, и наши дети, которые через десять лет станут взрослыми, будут все проникнуты идеей солидарности.

Школу и груд мы объединим с армией. Объединим с ней все виды спорта. И построив братство народа на идее солидарности, добьемся того, что идея милиции в этой широкой перспективе даст, в конце концов, весьма большие результаты. Вместе с тем, эта идея милиции является для ас и делом безусловной исторической необходимости. Война рано или поздно прекратится и такой армии, как нынешняя, содержать мы не сможем. Некоторое количество дивизий, конечно, сохраним для пограничных районов. Говорят, что в таком случае мы совмещаем несовместимое. Это не верно. Французская революционная армия была основана на амальгаме со старой королевской армией. Тут есть разница в технической структуре, но здесь нет разницы идеалов, потому что Конвенту удалось старые линейные полки и новые добровольческие пропитать одним и тем же духом, что и объединяло их. Уже через год — два между ними не было заметно разницы, — разграничение исчезло. Со стороны наших уважаемых теоретиков военного дела требовалось бы разработать военную программу России под углом зрения милиционной системы: мобилизацию, линию сосредоточения войск при милиционной системе, необходимый минимум войск линейных во время демобилизации, необходимый минимум их для обороны границ, в зависимости от непосредственной опасности, распределение военных школ, казарм, сосредоточение их в зависимости от потребностей милиционной системы.

Вот вопросы огромной важности, которые подлежат теоретической разработке, дабы получить практическое разрешение.